Воронеж
И если у вас есть команда, которая готова стать редакционной группой в вашем городе —
Пишите нам
После посещения таких выставочных пространств не всегда понимаешь, что автор имел в виду. В лучшем случае послушаешь версию экскурсовода. Но вот просмотр экспозиции и беседа о ней с директором музея — это совсем другое дело. Понять концепцию, узнать историю приобретения картин и их судьбу из первых рук. Поговорить о тех временах, когда всё это было под строжайшим запретом и считалось чем-то из ряда вон выходящим.
Владимир Дмитриевич Добромиров, директор музея им. И.Н. Крамского, начал приобретать все эти картины в фонд музея в 1978 году, но только сейчас их впервые показали широкой аудитории — время пришло. Искусство советского времени все еще продолжает мощно звучать и абсолютно точно передает настроение того времени. «Другое искусство» — непонятое, отвергнутое и спрятанное режимом — даёт нам шанс не только немного окунуться в те времена, но и предлагает задуматься о том, какие возможности есть у нас и какие перспективы сулят сегодняшние времена.
Выставка продлится до 31 августа в воронежском областном художественном музее им. И. Н. Крамского.
Желая показать, что существовали другие художники и другие художественные процессы, мы начали собирать эту коллекцию. Практически полулегально. Все картины вошли в фонд музея в период с 1978 по 1986 год. Собрание этих картин сейчас впервые показали широкой аудитории, ранее они нигде не выставлялись. Мы приобретали эти картины с надеждой, что когда-нибудь нам представится возможность показать «другое искусство», другие тенденции, которые бушевали в обществе. Хорошо, что мы дожили до этих времён.
В 1978 году директором музея была Екатерина Резникова, она чётко знала, какие требования предъявлялись к искусству в то время. Хотя именно в тот период у музея были тесные связи с такими художниками, как Роберт Фальк, Лев Жегин, Владимир Милашевский, чьи произведения можно было приобретать по дешёвке. И она, зная, что упустила этот момент, вызвала меня и ещё одного сотрудника к себе и сказала: «Знаете что, мальчики, мое свободомыслие в искусстве останавливается на Альбере Марке, если можете аргументировать, то давайте приобретать». Собственно, именно она дала нам возможность собрать эту коллекцию.
«Приходилось заходить в кабинет к научным сотрудникам-ретроградам и говорить, что, если они сами не видят ценности картин, то должны довериться мне»
К слову сказать, в то время существовали закупочные комиссии, которые зачастую заканчивались слезами, потому что одни были за, а другие против. Я был председателем закупочной комиссии, у меня было два голоса, и зачастую второй голос становился решающим. Иногда приходилось заходить в кабинет к научным сотрудникам-ретроградам и говорить, что, если они сами не видят ценности картин, то должны довериться мне.
В мой адрес однажды прозвучала фраза: «Опять… Снова этот Добромиров ломится в открытые двери». Писали жалобы, что музей приобретает картины, противоречащие реалистическому направлению в искусстве. В результате из-за этого я потерял свою должность председателя закупочной комиссии. Совсем исключить меня было нельзя, поскольку я был главным хранителем, но с должности председателя сняли.
Когда один из членов художественной закупочной комиссии увидел картину Владимира Лободы «Доярка», то он прямо затопал ногами и заорал: «Не знаю я и не видел таких доярок». А на картине очевидный укор обычной крестьянки, которую обирает государство.
Например, сейчас стоимость картин кисти Сергея Романовича доходит до 40 000 $, и их в принципе никто не может купить, а по тем временам это ничего не стоило. То же самое с картинами Фалька, а картины Куприна бубнововалетскогопериода вообще невозможно купить в наше время. Тогда же некоторые картины мы приобретали по 50–100 рублей за вещь.
«В мой адрес однажды прозвучала фраза: «Опять… Снова этот Добромиров ломится в открытые двери»
Мы часто бывали на стажировках в столице, где узнавали имена новых авторов, и работы наиболее интересных приобретали. Многие не дожили до того момента, как их работы увидела большая публика. Некоторые непризнанные в то время художники получили признание в наше время, например, Вячеслав Павлов — академик, а Вячеслав Забелин — заслуженный художник.
Художник Лобода говорил мне: «Володя, если бы я не был хитёр, как лис, то я давно бы сидел в тюрьме. Я никогда ни с кем не ссорюсь, ссорятся со мной».
Некоторые картины кисти Романовича музею подарила его дочь — за то, что в советские времена мы поддерживали его, писали о нём статьи, покупали картины, т.е. «раздували искорки». В те времена все искусствоведы работали за деньги: нужно было делать заказ на публикацию и оплачивать его. А мы это делали на свой страх и риск. Несомненно, она могла бы продать их, но предпочла подарить их музею. В последний раз подарила музею около девяти работ.
Современное искусство очень важно, я интересовался им всегда, потому что это миг, переживаемый в моей собственной жизни. Я знаю болевые точки нашего времени, а художник — тем более, но он способен выразить это своим языком. Не то чтобы очевидно — «дай мне ответ в своём искусстве на мой вопрос», но я хочу видеть его обращение ко мне, не как к народной массе, а как к личности.
«К нам приходили из КГБ, когда мы купили картины Лободы, и говорили, что они не заинтересованы в поддержке этого художника»
Искусством, которое называют актуальным, я интересуюсь очень выборочно. Всё, что представлено здесь, — всерьёз, здесь нет никаких приколов. Я бы не сказал, что закостенел или стал ортодоксальным. Просто я вижу, что художник — это человек, который испытывает боль за то, что он переживает. Искусство моралью не занимается, но нравственно по своей основе. А такие картины, как «Здравствуй лошадь, я Будённый», то, что строится на каком-то приколе — этого я совершенно не приемлю. Искусство — не эстрадный жанр, оно не должно развлекать. Я думаю, всё это попса. Хотя, когда художник находит свой собственный язык, это я принимаю всерьёз.
При социализме, когда жёсткая цензура была, когда мы издавали каталоги, из которых вычёркивали имя Мандельштама. И говорили: «Извините, но у нас есть список лиц, не подлежащих упоминанию». И, тем не менее, тогда у нас были деньги на приобретение картин. А сейчас средств на это выделяется очень мало. Поэтому мы в основном принимаем дары, слава Богу, добрые люди не переводятся. Или приходится специально обращаться в Департамент культуры с просьбой срочно с такой-то целью приобрести произведения такого-то художника.
Я должен сказать, что сейчас нет институтов, которые бы препятствовали. Раньше они были. К нам приходили из КГБ, когда мы купили картины Лободы, и говорили, что они не заинтересованы в поддержке этого художника. Если директору музея говорили, что он не имеет права покупать что-то, то он уже никогда этого не покупал. К слову, в то время мы так и не смогли заполучить эти запрещённые работы Лободы — только потом, когда сменилось руководство и новый директор разрешил купить картины.