Воронеж
И если у вас есть команда, которая готова стать редакционной группой в вашем городе —
Пишите нам
Михаил Лылов — молодой художник из Воронежа, который уже два года живёт и выставляется в Европе. Недавно в галерее «Х.Л.А.М» открылась видеовыставка «Следи за собой», где представленны фильмы Михаила и его друга Пола Хадж Бутроса. Михаил рассказал Downtown о работах, представленных выставке, и о том, в чём разница между европейским и русским современным искусством.
Раньше я пытался заниматься фотографией и кино, и первой частью моего боевого крещения стал фильм, снятый 4-5 лет назад, но он так и не вышел. А второй стала выставка «Пинхолы» с перформансом в галерее «Х.Л.А.М». В помещении была построена камера-обскура, в которой я сидел восемь часов и фотографировал. Тогда я сам делал камеры, и мне нравилось: где ни снимай, всё получается одинаково. Машина настолько всё корректирует, что твоего авторства не видно — происходит тотальная редукция внутреннего субъективного мира. Я познакомился с художниками, которые переехали в Москву — с Арсением Жиляевым, Марией Чехонадских, и, получив в Воронеже бакалавра экономики, тоже уехал. Начал учиться в Институте Проблем Современного Искусства, прошёл курс и переехал в Швецию. На тот момент у ИПСИ был договор со школой Валанд в Гётеборге, где я учился 2 года и получил степень магистра современного искусства.
В Европе вокруг искусства сложился определённый дискурс, институт критики. Можно делать не будоражащее искусство, но быть успешным художником, благодаря связям.
У современного искусства в Европе есть своя поддержка в виде разработанной системы институции, и после войны до определённого момента оно поддерживалось государством, например, выставка «Документа» в Германии возникла как проект восстановления культуры в послевоенный период. У нас совершенно другой путь послевоенного развития: триумф победы, человека, воли, воспевание вождей. А в Германии и в Европе в целом — глобальное расстройство в человеческой деятельности, поэтому искусство развивается иное, более критичное. На сегодняшнем этапе разница в том, что там существует гигантский арт-рынок, многомиллионное спонсорство, в то время как у нас всегда с трудом находят средства на проекты и выставки. В Европе вокруг искусства сложился определённый дискурс, институт критики. Можно делать не будоражащее искусство, но быть успешным художником, благодаря связям. Современные философы используют искусство как пример чего-либо в своих работах. Давно ли у нас оно использовалось, скажем, воронежским философом в качестве примера современного критического мышления?
Ситуацию в Воронеже и в других городах я бы назвал ситуацией чрезвычайного положения в искусстве, иначе говоря, ЧП. Искусство постоянно рассматривают как чрезвычайное положение, которое провоцирует на что-то. Когда никакого авторитета и реальной власти за современным искусством не стоит, провокация приводит к обособлению, к потере любой возможности влияния. Провоцируя, ты просто обособляешься, и на тебя закрывают глаза. Это может проявляться в высокомерии художника или даже читаться со стороны зрителей — диалог не выстраивается, и к искусству начинают предъявляться претензии о его праве на существование. Это как раз и есть ситуация чрезвычайного положения, когда все законы нормальности снимаются и ситуация обостряется до максимума.
Когда никакого авторитета и реальной власти за современным искусством не стоит, провокация приводит к обособлению, к потере любой возможности влияния. Провоцируя, ты просто обособляешься, и на тебя закрывают глаза.
Важной эстетической задачей выставки «Следи за собой» для меня была попытка убрать провокацию как необязательную стратегию, но, поскольку сама её идея интересна, мне хотелось включить её на уровне предмета выставки. Все работы, так или иначе, смотрят на это чрезвычайное положение и выстроены между двумя полюсами: с одной стороны — жизнь биологическая, с другой — жизнь политическая, социальная.
Никогда нельзя считать зрителя дураком. Если ты слишком запутано и долго объясняешь, значит, либо ты сам не знаешь, либо считаешь, что никто ничего не понимает, поэтому можно сказать что угодно. С другой стороны, совсем ничего не сказать, напустить флёр загадочности — это тоже непорядочное поведение со стороны худоджника. Мне кажется, никогда нельзя недооценивать зрителя и считать, что нужно подтянуть его до какого-то уровня. Есть простые ходы, через которые можно работать, например, чувственное влияние.
