Ужин с кандидатом в мэры: Как меняется внешний образ Воронежа

Выдержки из разговоров за столом:

Алексей Болох: Мы не случайно выбрали темой ужина «Внешний образ Воронежа», потому что, наверняка, все заметили, что город сейчас сильно меняется: реставрируют исторические здания, восстанавливают парки, власти занялись урбанистикой и даже принимают новые регулирующие градостроительство законы. Интересно наблюдать, каким Воронеж был, какой он сейчас, и главное — каким будет.

Галина Ким: Я юрист, и больше всего работаю с обанкротившимися предприятиями. И в основном это сельскохозяйственные организации. А ведь многие специалисты считают, что именно сельское хозяйство может быть брендом Воронежа. В Черноземье благороднейшая почва, и нужно развивать это. Но всё развалилось.

Константин Ашифин: Конечно, это важная отрасль народного хозяйства. Сегодня я много слышу про крупные агрогорода. Не являясь специалистом в области сельского хозяйства, но очень часто бывая в деревнях, я вижу, что они умирают. Процесс необратимый, и понятно, что многие восстановить невозможно. Основная проблема здесь в том, что отсутствует государственная политика, соответственно, отсутствует поддержка властей, система координат, какие-то ориентиры.

Денис Семёнов: Я скажу про городскую архитектуру. Очень часто слышу от людей, что у нас ужасные старенькие коробки. И многие говорят, что виновата война. Я этой осенью прожил месяц в Германии в городе Мюнстер с населением 250 тысяч человек. Этот город был стёрт с лица Земли в 1945 году, и немцы в течение 5 лет отстроили его из тех же самых кирпичей. Отстроили таким, каким он был до войны. Находясь в Воронеже, общаясь с людьми про городскую застройку, думаешь — ну да, наверное, война виновата.

Евгений Барсуков: Наш город сформировался в послевоенное время. Это классика, это выдающиеся мастера. Я думаю, именно здания в стиле сталинского барокко на сегодняшний день в глазах горожан являются теми объектами, которые запоминаются, которые могут выступать брендовым знаковым объектом.

Павел Иевлев: Я недавно был в городе Йошкар-Ола. Сейчас там начали строить по середине города кусок Европы. Мне было очень интересно мнение моих коллег-журналистов о том, как оценить это смешение. Одни сказали: «Классно, был серый город, неинтересный, а теперь посмотри, как ярко, весело — всё это блестит, переливается, люди гуляют, красиво». Другие сказали: «Фу, какой кич! Вы что?».

Барсуков: Если говорить о красоте, нужно разобраться с тем, что красиво. Ведь сам критерий красоты эволюционирует, меняется, и зачастую то, что одним кажется красивым, другим может казаться безобразным. Моё личное мнение — наш город многомерный, многослойный. Конечно, он теряет ту первооснову, которой мог выделяться среди многих российских городов европейского центра — уникальность ландшафта, соотношение вертикалей передовой застройки.

Иевлев: В принципе, исторический уровень может быть любой. Все говорят о сохранении исторического обликв города. А он есть вообще в Воронеже? Какой из нас исторический город? 19 века или 50-ых годов — восстановленный послевоенный? 70-ых годов с хрущёвкой и новыми районами? Мне кажется, что вообще исторический облик можно формировать прямо сейчас.

Ашифин: Вот у меня с Воронежем ассоциируется перекрёсток на проспекте Революции, где здание ЮВЖД. Если не бываю дней десять на этом месте, меня прямо начинает подламывать. Мне кажется, что города, как и люди — здесь главное свой характер, свою душу. Образ красоты для меня — это эмоциональное дополнение. Это даже не называется «красота», это, если хотите, симпатия, комфорт или какая-то близость.

Михаил Аксёнов: Я думаю, что у большинства горожан, есть такая проблема, что они ничего кроме Воронежа не знают. Не знают, как может быть ещё, то есть не видят другой красоты, которая есть, не видят каких-то уродств и считают, то что у нас — это нормально.

Марк Ястоялов: Я сравнительно недавно оказался в Воронеже. И было с чем сравнить. В 2001 году я приехал сюда учиться. Самое первое ощущение — чем воняет в воздухе. Наверное, я сейчас привык, но в воздухе действительно воняло. Думал, что может где-то подожгли мусорку, и она где-то рядом. Я спрашивал у прохожих, а мне отвечали, что ничем не воняет, всё в порядке. Может быть, потому что я приехал с Кавказа, а там воздух чище.

Ашифин: А сейчас? 

Ястоялов: Сейчас я привык. Проблема пропала буквально через пару месяцев. Но сразу бросился в глаза уникальный воронежский говор, над которым я сначала смеялся. Через год, вернувшись домой, надо мной смеялись точно также — у меня был этот же говор.

Если назвать конкретное место, в котором мне всегда бывает приятно в Воронеже, это за городом, где много сосен. Там действительно хорошо, спокойно, свежо и легко. Там дышится, и там нет этой вони. 

Анастасия Слободская: Сам город в общем-то и ничего, он очень даже привлекательный, симпатичный. Со всех сторон можно найти какие-то интересные здания. Вот сталинки — их могут как-то ругать, говорить, что они портят, но именно они создают какие-то сильные визуальные центры, которые отмечают собой «перекрёстки». С другой стороны, мне сейчас очень нравится, что стали появляться приятные современные здания на уровне, может быть, европейском. Но их немного. Мне нравится кирпично-стеклянное здание рядом с корпусом ВГУ, где библиотека. Оно как-то так удачно вписалось и сочетается с корпусом университета. Ещё один бизнес-центр, который построили очень удачно, — это «Столица», по-моему, так он называется. А второй бизнес-центр, ближе уже к памятнику Славы, ужасный. Получается, один прекрасный, другой ужасный. И как-то ты вот смотришь на них и думаешь, почему бы не построить два прекрасных. Или может быть они так на контрасте смотрятся хорошо: один такой хороший, а другой не особенно?

Но Воронеж однозначно меняется. Например, мне недавно пришлось два года прожить за границей, когда я вернулась сюда и проехала по проспекту Революции, была в полнейшем восторге от того, как восстановили фасады зданий. Это сделано настолько качественно, настолько правильно. Когда посмотрела на это свежим взглядом, моему восхищению не было предела.

Ким: Проспект Революции — одна из моих любимых улиц. Я училась на юрфаке и соответственно каждый день проезжала там. Но именно здесь заведения стараются всё ярче и вычурнее отделывать. Все эти вывески — всё в разнобой. И за этим не всегда можно увидеть красоту проспекта. 

Слободская: Москва заказала сейчас у студии Артемия Лебедева проект работы над обликом улиц — где должна быть размещена реклама, в какой цвет должны быть покрашены здания. И в принципе студия ничего нового не придумала, эту работу может сделать любой студент 3 курса архитектурного университета. Но пришёл заказ из мэрии. То есть потребность какая-то в этом появилась. Очень здорово, если бы она появилась и в Воронеже, ведь не все обладают хорошим вкусом, не все могут умерить свои амбиции. Нужно всё очень чётко регулировать сверху.

Барсуков: Это вообще огромная отдельная тема. Её можно назвать эпохой эгоизма. Есть эгоизм заказчика, есть эгоизм архитектора, есть эгоизм чиновника, который принимает решения в силу тех или иных обстоятельств. Заказчик именно здесь хочет выжать больше прибыли, то есть, если это маленький участок, надо построить большой дом, чтобы отбить деньги. Он идёт к архитектору, и архитектор берётся за этот заказ, потому что если он не возьмётся, то возьмется другой, и он не получит эти деньги.

Аксёнов: Может должен быть составлен мастер-план для города, с указанием того, как правильно оформлять вывески, тот же самый дресс код для зданий?

Барсуков: Есть концепции комплексного благоустройства города. Там всё: наружная реклама, освещение, праздничное оформление, ландшафты. Концепция подписывает целую процедуру закрепления нормативных и законодательных актов. Но нет закона, который не разрешит покрасить фасад в розовый цвет.

Ашифин: Я противник создания неких общих правил для всех. Мы это уже проходили, когда один человек или группа людей заставляет смотреть на весь мир своими глазами. Я всё же считаю, что должен быть представлен весь спектр мнений, людей. Другое дело, это концепция должна содержать ряд ограничений, а по поводу сможешь-не сможешь, я могу сказать, что мы во всяком случае сделаем всё, что мы сможем.

Слободская: Если человек растёт в какой-то красоте, с детства окружён ею, он уже и вырастает немного другим. 

Барсуков: В уже устоявшейся Европе из поколения в поколение культура прививается. Закон послушания есть. Человек понимает, что если он что-то не сделает, это засвидетельствует тот, кто сзади. И тогда его накажут за не соблюдение этих правил.

Система воспитания начинается со школы. Прививать людям отношение к окружающему миру надо с детства. Ведь всё, что-то ты делаешь, — это твоё. И достанется после тебя твоим последователям, которые будут жить на этой планете.

Ашифин: Я глубоко убеждён, что позиция «не мы такие — жизнь такая» — неправильная, потому что какие мы, такая и жизнь. Часто слышу, что люди у нас такие невоспитанные, нехорошие, но ведь попадая в Европу, они вдруг становятся вполне вменяемыми людьми.

Слободская: А ещё хорошо, когда человек, возвращаясь из Европы, ведёт себя в Воронеже так же, как вёл себя в другой стране.

Ашифин: Да, по инерции. Это задача власти — создавать условие того, чтобы люди могли себя реализовать. Власть — это ведь инструмент реализации каких-то целей.

Барсуков: А вот вам известны вообще исследования властей, которые касались бы общественного мнения горожан по поводу красоты Воронежа? Человек, который возглавляет город, должен опираться на мнения. Придерживаться мнения только каких-то экспертов и их сложившихся взглядов — мало.

Ашифин: Я вообще о таких исследованиях не слышал, но это же не только касается какого-то взгляда на красоту. Нас должны не только слышать, нас должны ещё и слушать.

Меня потрясает позиция властей: не будем давать денег, всё равно украдут, поэтому мы будем сами распоряжаться. Вдумайтесь, у нас миллионный город! Невозможно охватить весь спектр. Мне кажется, люди на местах должны работать, а их основная работа — общаться с людьми.

Болох: Вот пример — Бринкманский сад. Сначала власти объявили конкурс на архитектурные решения — то, как всё будет выглядеть, затем провели конкурс на логотип. А последний раз обсуждали ротонду, которая будет в центре. Кто должен принимать решение: красиво или нет то, что предложили горожане?

Ашифин: Мнение профессионалов должно основываться на мнении горожан. Профессионалы есть — это инспекторное сообщество. Они точно могут отличить уродливое от красивого и сказать, где нарушены пропорции. Когда начинают говорить, что нет у нас людей, нет специалистов — это неправда. Специалисты есть! Есть критерии отбора специалистов: у них должно быть определённое образование, определённое воспитание, определённый авторитет в профессиональной среде. 

Аксёнов: Я считаю, что красиво, а что нет, должны определять люди, живущие в районе. Даже не в районе, а в близлежащих домах.

Барсуков: Ещё много зависит от того, кто заказчик. Культура заказчика — это культура подбора тех специалистов, которые будут привлечены к этой работе. Это культура общения с населением, для которого этот заказ выполняется. Если заказчик жлоб, то он нарушит всё, и мы получим продукт, который будет совершенно отдалённо выполнять функции, которыми должны были быть наделены эти объекты. 

Семёнов: Я вот с вами абсолютно не согласен. Каким бы не был заказчик, если ты профессионал, ты сумеешь доказать свою точку зрения. Если у него есть свои представления и они не совпадают с вашими, то твоя задача как профессионала объяснить, почему должно быть так, а не иначе. Все люди обладают мозгом и разумом. Можно убедить человека, если он не прав, разумными аргументами. И такие организации, к счастью, в Воронеже есть.

Ашифин: И это главное. Я считаю, что воронежцы заслужили принимать участие в управлении городом.