Воронеж
И если у вас есть команда, которая готова стать редакционной группой в вашем городе —
Пишите нам
Редакция Даунтауна поговорила с человеком, который отсидел в тюрьме в Воронежской области три года. Его посадили за торговлю наркотиками, когда ему было 23 года. Сейчас ему 29 лет и уже два года он старается адаптироваться к обычной жизни. Редакция узнала у бывшего наркоторговца, как устроена жизнь за колючей проволокой и как остаться человеком даже в самых сложных условиях. По просьбе героя публикуем историю анонимно.
Меня закрыли в 2013 году. Как раз тогда, когда я был на гребне волны. Тогда я начал и свой бизнес разворачивать, и у меня были идеи. Я снимал фильм об уличной культуре, о профессиональных увлечениях людей, например, конной выездке, а также о красоте улиц. Устроил уличный фестиваль с бмхашниками. Тогда я был величиной, каждый школьник был похожим на меня. Но в то же время я был бунтарем и максималистом, хотел попробовать все и сразу, чтобы жить по-настоящему. Тогда я не придавал никаким поступкам особый смысл. Бывало, что пересекались движения с наркотиками: встречи с друзьями, посиделки на природе, отдых. Не то чтобы плотно, но среди студенческих кругов было в порядке вещей.
Меня закрыли за марихуану и амфетамин, но я не был злостным употребителем. Я к тому времени, может, раз 5 амфетамин попробовал за 3 года. Марихуану я где-то с 19 до 22 лет покуривал, раз в неделю примерно. На тусовках на природе могли покурить два дня подряд, но это не было каким-то особым культом. Кто-нибудь звонит и говорит: «Ты знаешь, где взять?». А я знал, потому что всех знал в городе.
В субботу утром ко мне приходят домой с обыском.
Конечно, помогал не по доброте душевной: деньги были нужны. Например, я катаюсь, и у меня велик ломается, а мне негде взять раму. Я движ делал, чтобы деньги заработать, и дальше жил. Это не было основным путем заработка или не было целью большого обогащения. Я тогда к этому относился равнодушно, был как хипарь. Я все по совести делал, не было никаких необдуманных вещей. Я ничего не предлагал школьникам, не было никакой агитации. Это было в определенных кругах, где люди знают, что они делают, куда двигаются.
Они натравили на меня ФСКНщиков (службу по контролю за оборотом наркотиков — Прим. ред.). С этой девушкой у меня было волшебство, магия. Но ее родители знали, что у меня была репутация бунтаря и экстремала, поэтому были против наших отношений. У меня тогда уже были движения с наркотиками, и они через своих знакомых сделали наводку ФСКН на меня.
Я человек верующий, у меня карма, крещение, вот и не сбежал.
И как-то в субботу утром ко мне приходят домой с обыском. Я открываю дверь, они врываются — я не успел ничего сделать. В тот день они ничего такого не нашли, только следы, что там что-то было. Доказательства только формальные были — их было недостаточно, чтобы меня закрыли сразу. Но дело на меня завели, и начался процесс.
Суд надо мной тянулся полтора года. Одно заседание — несколько свидетелей выступили, второе — несколько выступили. Все это время я свободно жил и передвигался. Друг мне порекомендовал уехать в Калининград, сбежать. А у другого друга из Москвы брат вышел из «Матросской Тишины» и уехал в Индию, на Гоа. То есть какие-то варианты были. Но я человек верующий, у меня карма, крещение, вот и остался.
Всего было около 16 заседаний, и меня закрыли на одном из них. На каждое заседание я приходил-уходил, приходил-уходил, а на одном говорят: «Ну все, закрываем». И мимикой показывают: «Не пролетел ты». Тогда я ничего не почувствовал. Не то чтобы не понимал, просто ничего не чувствовал. Сказали тебе, а ты просто сел и сидишь. Решетка вокруг, а ты обычный человек, такой романтик, мечтатель. Зеком ты становишься уже после того, как проходит год-два. С какой-то стороны было даже интересно попасть — авантюризм, приключения. Когда все пути уже изведаны, хочется новенького.
После меня посадили в пазик и отвезли в СИЗО, в камеру в подвале. Там был потолок закругленный и низкий — высотой как двухъярусная кровать. В камере были туалет, стол, умывальник, кровать и небольшой проход. Грубо говоря, вся стена по периметру занята. Для ходьбы — два шага в одну сторону, два шага в другую. Еду туда приносят, а из камеры ты выходишь только погулять раз в день на час. Для прогулок там квадратик 5 метров сюда, 5 метров туда, а дальше — леска и стены, у которых ходят автоматчики. Чтобы между камерами была связь и можно было передавать чай и табак, через унитаз протягивали веревки. Их плели из мусорных мешков. Ниточки натирают, потом их сплетают, потом еще раз сплетают, и получается такая веревка очень прочная, можно человека повесить.
После СИЗО меня этапировали в лагерь. Первые три месяца там самыми адскими были. С каждым днем, как снежный ком, начиналось осознание, что со мной происходит. То есть я начал понимать, что уже не буду порхать. Я, грубо говоря, прошел путь от ангела до падшего ангела. И получилось так, что постепенно агония началась. Ничего не происходит, а я же привык, что каждый день у меня новый. А в лагере изо дня в день одна и та же пленка, поэтому хочется из своего тела выйти, улететь.
Лагерь — двухэтажный дом и улица. Это вся жизнь на три года. На территории стоит забор высотой метра четыре: два метра кирпича и два метра сетки. Там постоянно зеки делают дырки, чтобы пролезать из одной локации в другую. Внутри огромный барак с кроватями, которые отделяют друг от друга одеялами: как плацкарт получается. Первый вид, конечно, ужасает, особенно после той жизни, которая была — на байдарке плывешь по реке, тишина, птички поют, коньячок попиваешь, все так хорошо. А тут все это сваливается — контраст хороший. Только смысл в том, что потом тоже начинаются приключения, но уже другого характера. Начинается противостояние между полицией и зеками.
Со стороны полиции на зоне никакой агрессии не было. Всем управляют зеки, полиции даже делать ничего не надо. Зеки, которые уже 10 лет сидят, они всех полицейских знают, все движения знают. Когда я первый год сидел, мне было тяжело, потому что я ни с кем не был знаком, адаптировался. А на третий год я знал одного блатного. Поэтому когда ко мне мусор или зек подходили, я мог ему (блатному, который заступался за героя — Прим. ред.) сказать, и все проблемы решались сразу.
Я знал одного блатного, который решал мои проблемы.
Например, у меня телефон был такой здоровый, любой блатной хочет иметь такой. И вот зек подойдет ко мне, чтобы забрать его, а я говорю имя того типа (человека — Прим. ред.): «Да это вот его телефон». И все, у него все вопросы отпадали. У других таких же, как я, спокойно подходили и забирали.
Много людей с помощью денег вообще проскочили, то есть весь срок не парились. Вот кто там в лагере главный среди арестантов — с ним выстраиваешь какой-то диалог. Например, в месяц будешь платить за свою неприкосновенность. И все, тебя никто не трогает. Он раз в месяц может прийти и посидеть с тобой на лавочке, поговорить. Все остальные видят, что он к тебе уважительно относится, и у них к тебе никаких вопросов не будет. А если тебя кто-то унизил, то и остальные тебя тоже будут унижать. Как только ты упал, все норовят тебя еще больше добить, кроме тех, с кем ты уже задружился.
Чем дольше ты находишься в лагере, тем больше в животное превращаешься. Причем в такое животное, которому здесь, на воле, уже будет сложнее адаптироваться. Человеческие качества, мораль — все стирается. Тем более там бывают такие ситуации, когда тебе есть нечего, пить нечего. Там кормят, но кормят таким, что есть не можешь. Я ел первые 3 месяца, и у меня вырос огромный живот, потому что поел, а в туалет не сходил, поел и не сходил. Вот и кишечник раздулся. И все, я 3 месяца поел, а потом вообще к этой еде не прикасался.
В тюрьме бывают ситуации, когда тебе есть нечего, пить нечего.
Я держался на гречневой каше быстрого заваривания или еще чем-то, что каждые 4 месяца мама с сестрой привозили. Их передачки я старался растянуть на 3-4 месяца либо искал какие-то альтернативные способы. От питания зависит здоровье человека, его настроение. Первые 3 месяца у меня все витамины из организма ушли, в нем не было ни глюкозы, ничего. Мозги хуже начинают работать, еще эта апатия и грусть — было невыносимо.
Статус зека зависит в том числе и от статьи. Один заехал за педофилию, и его там за один день убили. Убили в том смысле, что сильно навредили. Он как нормальный человек заехал, к нему все нормально относились. Обвинен за педофилию — вот тебе тряпка, мой унитазы, как петух, и не высовывайся. Так он начал выпендриваться, отказываться, говорит: «Я человек, не буду сортиры мыть». Его и наказали. Получается все из его отряда, некоторые поддатые были, били его по-разному и плюс всякие половые дела происходили — целую ночь это все длилось. Он не умер, но его увезли на вольную, в больницу. Потом приходили пацаны из того отряда на следующий день к нам в отряд и рассказывали, что произошло.
Телефоном нельзя было пользоваться. То есть нельзя было спокойно сидеть в телефоне, когда люди ходили. Во-первых, зеки постоянно хотят отобрать телефон. И мусора плюс еще: постоянно шмоны, обыски. Телефон прятали между булок (ягодиц — Прим. ред.). Это даже называется «плавник» — когда в штанах чуть-чуть торчит. Поэтому всегда телефоны поменьше выбирали.
Пока я сидел, я занимался самообразованием. Я понимал, что времени свободного много и надо не просто его тратить, тупеть. На зоне нет никакого развития, и информацию неоткуда брать. Поэтому я углубился в чтение: я прочитал порядка 50 книг за 3 года. В основном русскую литературу: Гоголя, Достоевского. Много чего для себя открыл. Я в тот момент перестал быть хулиганом, а стал, наоборот, ботаником и задротом.
Некоторые люди даже в таких условиях сохранили огонь. В какой-то момент я познакомился с типом — лучшим шахматистом в лагере. Он жил затворническим образом жизни, как иллюминат: у него на стене была начерчена теорема Пифагора и пиктограмма. Постоянно все осмысливал, изучал. Он сидел к тому времени уже лет 10, а срок у него всего 17 лет. Он скинхед. Они с компанией убили негра, который оказался сыном премьер-министра в Нигерии или еще кем-то. Нашумевшее дело, по телеку показывали.
Когда меня закрыли, мне много писем приходило, много положительных слов писали. Я думал, что выйду, все точно также будет, а в итоге вышел совсем другим человеком. Все по-другому. Я стал зашуганным, начал бояться толпы. Когда я только вернулся, поначалу жил с девушкой, ходил с ней за ручку везде. Она все мне показывала, объясняла. Чувствовал себя отсталым. Когда первый раз в супермаркет зашел, вообще не знал, что делать — столько еды. Хотелось подойти и все это съесть. Поэтому я и говорю, в животное там превращаешься: ничего нет, и ты отвыкаешь от вещей, которые на воле кажутся обычными.
На зоне в животное превращаешься: ничего нет, и ты отвыкаешь от вещей, которые на воле кажутся обычными.
С годами на зоне адаптируешься, но от этого мира адаптация у тебя вообще исчезает. После лагеря я был как собака, сорвавшаяся с цепи. Она долго сидит, воет, а когда ее отпустили, она радостная бегает, хвостом виляет. Так и я. Сейчас это уже не так сильно проявляется, я этому рад.
С девушкой я познакомился, пока сидел в тюрьме. Познакомился очень романтично. Под Новый год я загадал желание: «Хоть бы мне не одному Новый год встретить». И она мне пишет в 22:00 во «ВКонтакте»: «Привет». Я: «Привет». Познакомились, пообщались, и я говорю: «Давай номер телефона, сейчас все расскажу». Я с ней созвонился, рассказал, что сижу в тюрьме. Она офигела, конечно. Она видела мою страничку, где у меня там много друзей, много фоток. И все фотки такие приключенческие. Она говорит: «Я много раз к тебе на страницу заходила, все хотела с тобой познакомиться». А у нее такой период в жизни был, что она развелась, потом с типом (парнем — Прим. ред.) в Москве полгода повстречалась и приехала в Воронеж только жить. И моя моральная, психологическая поддержка ей очень помогла в то время, и у меня была какая-то надежда. Мы общались год, прежде чем я вышел. В то время в тюрьме я только и думал о том, чтобы создать семью — ячейку общества. А потом, после того, как с девушкой пожил и все увидел, я ушел от этой мысли.
Сейчас второй год я на свободе, но только сейчас начал дышать. Могу посмеяться, порадоваться, а раньше я всегда хмурый ходил. Мне даже сестра говорила: распрями лоб, а то морщина будет. Сейчас у меня в планах создать Youtube-канал, где буду делать что-то полезное для детей. Чтобы им не хотелось дома сидеть, а они посмотрели выпуск и у них все загоралось внутри. Бегом бежали на улицу и чем-то занимались, пусть даже граффити. Хочется заниматься полезным для общества делом, развивать у детей их таланты, свободные стили. Только вместе мы можем сделать этот мир лучше, ярче и светлее. Если бы все сидели дома за компьютерами и поглощали информацию, то ничего бы не было, все были бы потребителями.
Даунтаун ищет необычные истории. Если у вас или ваших друзей есть такие, напишите нам в ВКонтакте или на почту kozlukova@downtown.ru. Расскажите коротко, чем она интересна, и мы вам обязательно ответим. Поделиться историей можно и анонимно.Прочитайте другие истории. |
Спасибо Полине Кравченковой за помощь в подготовке материала
Фотографии: pexels.com, stocksnap.io