Воронеж
И если у вас есть команда, которая готова стать редакционной группой в вашем городе —
Пишите нам
Творчество «АукцЫона» в прессе принято описывать словами, выражающими эмоции в диапазоне от крайнего восхищения до крайнего удивления. Поэтому пообщаться с одним из самых ярких участников группы во время их последнего визита в Воронеж 23 марта было как минимум интересно.
«Голос, звенелки, свистелки, гуделки, трещотки», — именно это написано в выходных данных последнего альбома группы «АукцЫон» «Юла» под именем Олег Гаркуша. Кроме того, он значится автором нескольких текстов.
— Вы одна из немногих групп старой закалки, которая с годами становилась только лучше и интереснее. Чаще всего ваше творчество описывают словом «авангард». Сложилось мнение, что от вас уже можно ожидать чего угодно. Как изменилось за все эти годы лично ваше восприятие группы «АукцЫон»?
— Ну, если в целом, совсем не изменилось. Конечно же, мы стали играть намного профессиональнее, лучше, красивее, волшебнее… Да, если говорить о начале 80-х годов — тогда не умели играть толком, но при этом тот драйв, харизма, энергетика остались.
— Как составляете концертную программу? Не первый раз на вашем концерте, есть ощущение, что вы старательно избегаете старых вещей.
— Не совсем так. Мы можем даже вспомнить — не знаю там, — «Деньги — это бумага», такое бывало, или «Волчицу», или «Осколки», или ещё что-то, мы ничего не избегаем. Дело в том, что никогда никто к концерту не готовится. Ну, в смысле программу не готовит. И поэтому то, что демонстрируется в тех или иных городах… Концерты всегда разные. Не то, чтобы программа разная, но бывают вкрапления те или иные. Или изменения, но не спонтанные.
— Как вы себя ощущаете перед выходом на сцену?
— Как правило, хорошо.
— Сегодня был достаточно эпичный выход.
— Это что означает?
— Ну, зал чуть ли не стоя аплодировал, когда вы вышли.
— Это за заслуги (смеётся).
— Мне недавно довелось побывать на лекции Кушнира, и он рассказывал удивительные истории о том, как проводил фестиваль «Индюшата» в 90-х. И ему выдвигали условие в 94-м году, чтобы группа «АукцЫон» была хедлайнером на фестивале в Саратове. Помните что-то об этом выступлении?
— Очень смутно. Я думаю, что не помню.
«Люди очень восприимчивы к небольшим проблемам, поэтому живут не так счастливо, как бы им хотелось»
— Вообще, я всем артистам, которые приезжают к нам, задаю один и тот же вопрос: чувствуете какую-то связь с настоящим временем и страной?
— Вы знаете, я как-то в хорошем смысле совковый человек и октябрёнок, пионер, комсомолец, так, мягко выражаясь... Люди очень восприимчивы к небольшим проблемам, поэтому живут не так счастливо, как бы им хотелось. Вот и раздувают мыльные пузыри. Нужно как-то более спокойно попытаться относиться и к себе, и к миру, и к тому обществу, которое тебя окружает.
— Вы много общаетесь с молодыми артистами, насколько мне известно, организовываете фестивали… Чувствуете, что что-то меняется в плане музыки в этой части земного шара?
— К счастью, все играют, их очень много. Но, к сожалению, гениев практически нет. То есть не появился новый Гребенщиков, новый Цой, Шевчук, Федоров, Гаркуша, в конце концов (смеётся)... В принципе, так и должно быть. Конечно же, не то, что хотелось бы, но почему нет? Почему тогда были, а сейчас никого нет?
— Нет, но сейчас тоже какой-то протест идёт, если вы об этом.
— Нет, протест протесту рознь, понимаете? Одно дело выступить — если это можно назвать выступлением, — в церкви, и все о тебе говорят. Другое дело — сочинить замечательную песню, которую все поют. Есть разница? Есть разница. Вот попробуй ты сочини эту песню.
— Хорошо, я попробую. Вы в начале карьеры много ездили по Европе и до сих пор ездите. Как вас воспринимали тогда и как сейчас? Есть разница?
— Тогда мы были не то чтобы наиболее интересны… Тогда вообще русских не было. И, конечно, для нас это было большой школой, и опыт очень серьёзный. Когда мы приезжали в Германию, Францию, Голландию, Швецию — неважно, по всей Европе — нас никто не знал. Благодаря, наверное, всё-таки нашему таланту, харизме и всему остальному мы прорывали эту «зарубежную», образно говоря, стену. И, соответственно, набирали громадное количество поклонников по всему миру.
«Мы же слушаем Beatles, Rolling Stones, не зная языка, и нам в кайф»
— А язык не был преградой?
— Нет. Я всегда говорю, мы же слушаем Beatles, Rolling Stones, не зная языка, и нам в кайф. Сейчас в той же Америке или ещё где-то попроще стало, потому что русских много. Но, тем не менее, народ приходит, в том числе иностранный. Кто-то кого-то приводит и т.д.
— Дурацкий вопрос, но не могу не задать: что именно на ваше творчество повлияло как на поэта? У вас какие-то тонкие отношения с Серебряным веком, насколько я знаю.
— Они не тонкие, просто тогда, когда я увлекался поэзией — в советские годы, — практически невозможно было достать те или иные стихотворения, а кое-какие удавалось прочитать в самиздате: Хармс там или Кузьмин, или Северянин, или Ходасевич и т.д. Ну, как-то я был к ним более восприимчив, наверное. Хотя Блок, Есенин и Маяковский… Да, конечно, но не в такой степени.
(мимо пробегает Леонид Фёдоров)
— Хотелось бы ещё с Леонидом поговорить, но он, наверное, не хочет.
— Ну, наверное, не хочет, да.
— Предыдущий полноценный студийный альбом ждали около 13 лет, а последний записали за 11 дней. Почему так?
— Никто не знает, это стечение определённых обстоятельств. Альбом «Девушки поют» был записан благодаря случайности, когда в Америке некий музыкант Френк Лондон подошёл к Лене — это история известная, в принципе, — и спросил: «Что надо?» Он говорит: «Надо Рибо и Медески». Зорна он ещё хотел. Тот говорит: «Нет проблем».
— А с Томом Уэйтсом, например, никогда не думали?..
— Ну, может быть, Лёня и думал, но я не в курсе, не знаю… Вот именно поэтому он (альбом «Девушки поют» — прим. авт.) и состоялся. А альбом «Юла» — я даже не могу сказать, при каких обстоятельствах он появился. Просто раз — всё, мы пишем альбом. Конечно, глубина айсберга — это Лёня Федоров, все остальные музыканты — гениальные, волшебные, профессиональные и так далее, но не было бы Лёни — не было бы «АукцЫона» вообще, естественно.
— Есть какое-то ощущение всё-таки, что это нарастает до какой-то критической точки, после которой — «всё, завтра мы идем в студию»?
— Всё спонтанно.
«У нас были такие странные замены, например, вокалист на танцора, т.е. Рогожин на Весёлкина, или гитарист на тубиста»
— У меня вопрос, который родился уже в ходе концерта. У вас в составе есть саксофон, контрабас, бас-гитара, трамбон. Если наложить фильтры на все эти инструменты, можно вообще дабстеп играть, потому что слишком много баса…
— У нас труба появилась неожиданно.
— Да, это я тоже заметил. Так вот, ваш звукорежиссёр не вешается? Почему именно такой набор инструментов?
— Да нет, мы никогда не задумывались. У нас были такие странные замены, например, вокалист на танцора, т.е. Рогожин на Весёлкина, или гитарист на тубиста… Это не замена даже, так получалось. Или Володя Волков — так вообще непонятно. Юра Парфёнов. В общем, всё не просто так. В нашем коллективе, в творческой жизни всё не просто так. Ну, дай Бог, чтобы дальше продолжалось.
— У вас на последнем альбоме много воздуха и пространства. А в живом выступлении это плотная стена звука. Это сознательно выстраивается?
— Это не ко мне, опять же, это всё к Фёдорову. Я думаю, что Лёньке в кайф играть, на самом деле. Это самое главное, что может быть в жизни, и не более того. Конечно, звук, может быть, на сцене не всегда комфортный, но само ощущение сцены, драйва, энергетики… Всё, что мы делаем, делается не столько для себя (хотя и для себя тоже), сколько для людей.
Фото © Константин Добровицкий.
