10 романов, особенно опасных для тщеславного писателя

Перевод статьи Крофорда Килиана, канадского писателя, автора романов «Империя Времени», «Падение Республики», «Сотрясение льда», «Цунами», «Брат Джонатан», «Подъёмник», «Грифон», «Зеленая магия».

Про книги, которые повлияли не на одну жизнь, и не всегда удачно. И про то, что любое гениальное порождает стадо посредственностей. Текст может показаться нецельным, но нужное впечатление все-таки остается. 

thetyee.ca

Молодой человек, желающий быть писателем, должен быть читателем. Но некоторые книги могут оказаться скорее вредными, чем вдохновляющими. Часто они хорошо написаны, но их эффект обычно губителен. Эти романы толкнули молодых писателей к подражанию, новые жанры пагубно отразились на вкусах читателей, эти книги выдвинули литературные и общественные ценности, без которых мы вполне могли бы обойтись.

Вот 10 романов 20-го века, которые принесли начинающим писателям больше несчастий, чем пользы. Список, во-первых, совершенно субъективный (я сам затравленная жертва некоторых из книг). Во-вторых, они не расположены в порядке вредности. [1]

Айн Рэнд, «Атлант расправил плечи»

Этот роман имеет, по крайней мере, одно достоинство — он широко читаем и обсуждаем, так что нам вообще не надо его читать самим. Я пытался пару раз, но так и не справился. Другие же, по-видимому, находят книгу Рэнд чем-то вроде вдохновляющей модели политической системы. И на таких вдохновлённых постоянно натыкаешься в Интернете, не говоря уже о влиянии Айн Рэнд на Алана Гринспена.

Джером Дэвид Сэлинджер, «Над пропастью во ржи»

Марк Твен сделал американский язык литературным. Сэлинджер пытался повторить то же с нытьём американских подростков. Прочитав «Над пропастью во ржи» ещё в детстве в 50-60-х, я тут же почувствовал, что могу свободно переносить на бумагу болтовню за кофе и сигаретами. Это было определённо проще, чем научиться писать незамысловатые предложения, выражающие что-то большее, чем подростковые страхи.

Эрнест Хемингуэй, «По ком звонит колокол»

Ребёнком я был знаком с некоторыми ветеранами Интербригады, которые в Испании воевали, а не были репортёрами, как Хемингуэй. Они назвали его роман «Для кого врёт». [2] Но стиль Хемингуэя можно было легко содрать, и я после копирования Сэлинджера стал подражать Хемингуэю. С политической точки зрения, Хемингуэй понятия не имел, о чём писал. Но как круто звучит: днем полощешь фашистов, а ночь проводишь в спальнике с горячей испанкой.

Джон Рональд Руэл Толкин, «Властелин колец»

После Хемингуэя я занялся плагиатом Толкина. В моём случае это не было промахом старого мастера, и у меня это прошло. Но тысячи других создали литературный Мордор — индустриальный жанр фэнтези масс-маркета. Орки, эльфы и дварфы маршируют, подобно северокорейской армии.

Рэймонд Чандлер, «Глубокий сон»

Хемингуэй оказал огромное влияние на авторов так называемого «крутого детектива» типа Дэшилла Хэммета, у которого действительно есть несколько хороших работ. После него продвинулся Чандлер со своим частным сыщиком Филипом Марлоу, который скорее яйцо-пашот, чем сваренный вкрутую. Чандлер потрясающе пишет, метая эксцентричные метафоры и сравнения, как покерные фишки в рулетке, играя по-крупному где-то в забытом казино души. Так сказать. И только после Элмора Леонарда детективный жанр наконец-то освободился от стиля Чандлера.

Эрик Сигал, «История любви»

На чтение этой книги ушло 45 минут. И полсекунды, чтобы запульнуть её в другой угол комнаты. С ней 70-е стали потерянным десятилетием.

Джон Дос Пассос, «США»

В 20-х годах Дос Пассос был интересным писателем-экспериментатором. В его повествование встроены хроники и боковые новостные колонки о событиях и знаменитостях. Я думал, что он крут. Но несколько лет спустя я перелистал его бесконечную трилогию. Тогда я понял, его невозможно читать, и неважно, что встроено в повествование. Со временем Дос Пассос изменил свои политические убеждения (от левого марксизма к правоконсерватизму), но как писатель он не стал лучше.

Джек Керуак, «На дороге»

Год 1957, мы с друзьями тогда учились в Высшей Школе Санта Моники [3] и любили «На дороге» и всё, что вылетало из пишущей машинки Керуака. Мы снова приняли, что болтовня — это круто, проигнорировав критику Трумэна Капоте: «Он не пишет, а печатает» [4]. Я не пришёл в себя к 1965-му, когда написал первый роман. Я был в армии, и, возможно, дело в военной дисциплине: роман был плох, но плох на свой манер.