Они уехали: «Мой внутренний Воронеж навсегда со мной»

Столицу я в основном знал по текстам художников московской концептуальной школы. Поэтому это для меня была скорее советская Москва 70-х: сталинские высотки, ВДНХ и прочие сакральные советские сооружения. На самом деле оказалось, что страной уже давно правят люди Путина и во всю осуществляются неолиберальные реформы, непредполагающие пощады для творческих инициатив. В Москве не было и нет складок, необходимых для глубокого нового искусства.

Жизнь богемы

После переезда пришлось столкнуться со многими трудностями, в том числе нестабильностью и отсутствием социальных гарантий. Мы вели жизнь классической богемы. А иного выбора не было — Лужков запретил людям с моей профессией работать без прописки.

В первый же день в Москве я познакомился с Евгением Антуфьевым — будущим лауреатом премии Кандинского. Правда, тогда он ещё не был художником. Обстоятельства сложились так, что мы стали соседями по коммуналке в доме капитанов на Речном вокзале. Это было хорошее время, хоть и питались мы в основном печеньями и лапшой быстрого приготовления.

До сих пор я не могу сказать, что добился стабильности. Большую часть времени приходится решать бытовые вопросы — жилье, мастерская, свободное время для полноценной творческой работы.

Сейчас, конечно, легче, чем было в начале. Но Москву при всей ее бесчеловечности я люблю, хотя, наверное, не могу сказать, что она стала чем-то незаменимым. Я могу уехать вновь: художник по определению космополит. Дом в Венеции стоит, как однокомнатная квартира в 10 км от МКАД. Плюс сейчас становится всё больше международных проектов, в том числе и персональных, поэтому треть времени постоянно проводишь за рубежом. В финале скорее всего будет жизнь в самолете. К сожалению, истина проста — в своём отечестве пророка нет. Чтобы возвращаться, надо сначала уезжать.

На момент моего переезда, в Москве работал единственный российский арт-вуз. Сегодня же появилась насыщенная культурная жизнь, доступность площадок для высказывания, политическая активность стала значительно выше. И очень много друзей и товарищей по борьбе живут здесь.

Я уже достаточно пожил на заброшенных заводах и хочу сейчас снять дом в ближайшем Подмосковье. Там же будет мастерская. К счастью, необходимости каждый день куда-то ездить у меня нет. Я художник, поэтому 90% времени уходит на искусство. Оставшееся — на политику и написание текстов.

Город, который всегда с тобой

Я перестал идентифицировать Воронеж как место, где я родился и провел 20 лет жизни. Года три-четыре назад все стало стремительно меняться. Исчез воздух, которым мы дышали. Это сложно объяснить. Я никогда не питал иллюзий по поводу Воронежа — это был жёсткий индустриальный город, который в 90-00е подвергся тем же эффектам шоковой экономической терапии с закрытием заводов, урезанием социальной сферы и пр. Я провел детство, играя в казаков-разбойников в окрестностях завода «Электросигнал», где проработали по 40 лет мои бабушка и дедушка. А ночью мы засыпали под монотонный гул цехов завода им. Дзержинского. Сейчас этого гула не слышно. Именно в таком брутальном вагонно-ремонтном формате Воронеж определил моё становление, в том числе и как художника. Этих реалий более не вернуть. Но они со мной в любой точке земного шара. Большая часть моего творчества связана с осмыслением трансформаций индустриального общества в мир нематериальных и когнитивных пролетариев. Ведь те же проблемы существуют во всех уголках мира.

Я поймал себя на мысли, что успел поработать и порой пожить в большей части московских арт-заводов — ЦТИ «Фабрика», ЦСИ «Винзавод», сквот в Хохловском переулке, «Красный октябрь». Везде в голове у меня звучит тот самый гул вагонно-ремонтного завода.

Мне очень нравится морская часть города со всей её нетипичной культурой, мосты. Часто катаюсь на водном трамвае. Раньше для себя считал главной воронежской эрогенной зоной площадь у Драмтеатра. Она была малолюдной, со смотровой площадки открывался прекрасный вид, потом отличная архитектура позднего советского модернизма. Но сейчас, конечно, кроме заборов ничего не увидишь. И атмосфера уже не та. Я учился в ВГУ на факультете философии и психологии, поэтому много времени проводил в районе проспекта Революции. Просиживал часами под монотонный гул аттракционов в парке «Орлёнок» и читал книжки по марксизму. До сих пор люблю это место.

Я бы не хотел ничего добавлять к моей родине, кроме хорошего выставочного зала и бюджета на его развитие. И призвал бы горожан ценить то, что у них есть — возможность участвовать в самобытном культурном феномене воронежского современного искусства.

Каких-то принципиальных возражений против того, чтобы вернутся в Воронеж у меня нет, но боюсь в ближайшее время вряд ли это получится. Скорее в наш город завезут бригаду бюрократов от искусства во главе с Шемякиным, чем создадут условия для возвращения, таким людям, как я. Иронизирую. Мне бы хотелось вернуться может лет через десять и сделать свою ретроспективу в новых корпусах Воронежского Центра Современного Искусства, отстроенных по проекту Рема Колхаса или в отделе новейших течений музея Крамского. А может и в первом в мире центре современного искусства, открытом в бывшей АЭС. Я никогда и не уезжал. Хорошо это или плохо, но мой внутренний Воронеж навсегда со мной.

Фотографии из личного архива Арсения Жиляева