Воронеж
И если у вас есть команда, которая готова стать редакционной группой в вашем городе —
Пишите нам
Прежде чем в ВЦСИ откроется первая выставка этой осени, кураторы Николай Алексеев и Илья Долгов рассказали о том, как все устроено. Поймут «Бестиарий» местные жители или нет, станет ясно только завтра. Сегодня читайте, почему Воронеж должен вспомнить тьму.
Николай Алексеев: Очень хорошая выставка получается. Если бы не диктофон, сказал бы в более превосходной форме. Но вчера меня настиг демон сомнений. Мы с тобой делаем достаточно тонкие проекты, сказочные. Не разваливаются ли они в глазах зрителя? Вот приходят ребята, смотрят на это всё, понимают ли они правила нашей игры?
Илья Долгов: Я думаю, всё разваливается. Это внутренние правила игры.
Наша любовь к мифологичности и сказочности — это что-то близкое дугинцам. Наверное, это чувствуется, и поэтому коллеги нас предостерегают время от времени от правого крена.
Алексеев: То есть ты хочешь сказать, мы и зрители играем в заведомо разные игры?
Долгов: Да, потому что мы курируем выставку как художники, а не как кураторы, выдумываем тайны, сказки, а не разворачиваем последовательное высказывание.
И вот кстати, наша любовь к мифологичности и сказочности, это, к вопросу о зрителях, что-то близкое дугинцам. Наверное, это чувствуется, и поэтому коллеги нас предостерегают время от времени от правого крена.
Алексеев: Но ведь мы приличные люди, и нет у нас правого крена!
Долгов: Но и ответственно-критическим наш подход нельзя назвать. Он скорее созерцательный. Мы смотрим на то, как всё плохо, и нас это завораживает.
Алексеев: Есть две истории у меня. Первая — экспертная команда Боякова упрекает нас в том, что мы недостаточно участвуем в городской ситуации. Мне наоборот кажется, что правильные институции с правильными идеями — они как раз попахивают фашизмом, подстриженными газонами.
Долгов: Наша позиция, скорее, августиновская. Мы восхищаемся этим миром и прилагаем все усилия, чтобы расшифровать послание, которое в нём заключено. Поэтому мы и выставку сделали — бестиарий. Чтобы понять, что заложено во всех этих чудовищах.
Правильные институции с правильными идеями — они как раз попахивают фашизмом, подстриженными газонами.
Алексеев: И второй тезис — про нашу некритичность. Я вот уверен, что «Тёмный рыцарь» Нолана всё может рассказать про то, как устроен мир. А критические выставки не могут. Наращивание эпичности, превращение простых вещей в пафосный большой эпос даёт более критическую позицию, точнее рассказывает о политике и чем угодно ещё.
Долгов: Да, но в современную этику уже вписано по умолчанию, что неироничное обращение к эпосу — это однозначно идеология, запутывание добрых людей. Дело не в содержании, а в модусе: сиди и жди героя, внимай своей судьбе. Мы же с тобой не пытаемся ни на что повлиять, зачарованы роком. Это, конечно же, реакционная позиция.
Алексеев: Мне вот недавно задали вопрос — скажи в одной фразе, о чём выставка? На такое всегда сложно ответить. Но после вчерашнего обсуждения Кошелева, мне показалось, что «Бестиарий» можно описать в одной фразе — человек не властен над миром. Это основной пафос выставки.
Долгов: Вот так номер!
Это первая наша выставка, в которой мы сделали то, в чём обвиняют всех кураторов. Подверстали под свою идею набор работ.
Алексеев: Это странно. Мы такого не планировали.
Долгов: Но ты знаешь, возможно, это было неизбежно. Раз уж мы взялись за бестиарий, то именно он у нас и получился.
Алексеев: По-моему, это первая наша выставка, в которой мы сделали то, в чём обвиняют всех кураторов. Подверстали под свою идею набор работ. Мы, конечно, не подвёрстывали. Но у нас, кажется, все произведения говорят не то, что они говорили в мастерской художника.
Долгов: Я, кстати, не согласен. Не так однозначно. Скорее наш кураторский диктат проявился в том, что чтобы не говорили работы, все это выдержано в весьма гнетущем духе. Скорее атмосфера мрака — это навязанное нами пространство выставки. Но оно как-то само собой выстроилось. Мы не виноваты.
Алексеев: Это удивительно!
Долгов: И возвращаясь к реакционности, естественно, это реакционный подход. Все нормальные люди озабочены поиском хоть какой-то надежды. Самоорганизация, множества, интеллектуальная критика.
Хотя, мне кажется, мрачный и безнадёждый «Бестиарий» именно для Воронежа может быть как раз полезен. У нас все весёлые, счастливые, лежат в шезлонгах и думают о позитиве. До того этапа, когда надо лихорадочно искать проблески надежды, ещё очень далеко. Так что слегка всех припугнуть, самое оно. В данное время в данном месте, возможно, наш проект не самый реакционный из возможных. Глупо говорить «ребята, ваша последняя надежда в самоорганизации», если ребят ещё даже краешек тени Саурона не накрыл. Тут все живут как хоббиты в Шире. А мы приходим, как старый Гендальф, и начинаем ворчать, что где-то там, далеко на востоке, зло поднимает голову. Естественно на нас будут смотреть, как на нудных идиотов. Если бы мы пришли в Гондор и сказали: «Зло поднимает голову», нам бы ответили: «Ну да, давайте конников уже». А в Воронеже напомнить про тьму никогда не будет лишним.
Алексеев: Мне кажется, форма, в которой мы сделали выставку, она не реакционна всё-таки, а наоборот.
Долгов: Да самая обычная форма. Поставили работы, повесили экспликации. Всё по стандартам индустрии.
Алексеев: Но у нас нарратив, как в Одиссее.
Долгов: Мы выставку сделали как обычно делаем: собрали работы у художников, которые нам нравятся, у кого что было, кто-то новое сделал. Набор работ достаточно универсальный. А вот то, что специфично для выставки, о чём она и повествует, в конечном итоге — это взгляд, который куда ни смотрит, видит тьму.
Алексеев: Это тоже один из эффектов того, что мы курируем как художники, а не как кураторы. Мы на произведение искусства смотрим не как на часть культурного процесса, а как на явление природы, как на камень или слона.
Долгов: Ну что тут скажешь. Мы всё опять сделали неправильно, начиная от привоза работ, заканчивая кураторской позицией.
Алексеев: Этим можно гордиться!
